Кабинет – просто кабинет, чей-то. Какая разница? Пергамент на столе, исписанный каракулями, – какая жалость. Был бы чистый, она порадовалась бы. Просто так. Чистый пергамент – это хорошо. Запах нового пергамента, как когда-то, давным-давно, но это ей, верно, кажется. И облупившейся краски на стенах. "Ваш приговор пересмотрен, поскольку вы относитесь к особо опасным преступникам…" Поцелуй… Надо же… И как скоро? Через сутки? Рука, изрезанная заточкой, болит. Есть ещё много краски. Одного цвета, правда, красного, но не беда. И одним цветом можно нарисовать что угодно, было бы желание. Лето, например. Только дата будет… Дайте-ка подумать… Ну да, завтрашняя, если она успеет. Должна успеть, иначе и быть не может. Потому что здесь – холодно. И нет той Беллатрикс. С той Беллатрикс она встретится там, над рекой, и солнце будет в зените, а, может быть, звезда – та самая. Этот кто-то без лица и с исчирканным пергаментом на столе говорит, что сутки она проведёт в камере смертников, а потом… И пусть. Там ведь тоже есть стены. И тогда она просто откроет дверь в лето.


- Лицом к стене, - лбом упереться в шершавый камень, и стоять так, чтобы никто не увидел усмешки на губах.
Скрежет двери. Заткнуть бы уши, хоть так, хоть пальцами попробовать отгородиться от ржавого визга несмазанных петель. Но не выйдет, чёртовы наручники врезаются в плоть с такой силой, что руки немеют. Забавно было бы, если бы сейчас Руди попросил её сыграть что-нибудь на рояле. Собачий вальс, к примеру. О, нет, тюремный, скорее. Вальс азкабанских решёток. Или ещё лучше блюз ржавых петель.
Рывок, шершавый камень царапает кожу, но кому до этого есть дело? Никому, и ей в том числе. Уровнем выше из оконца было видно небо. А здесь? Не видеть даже неба плохо – да, в общем-то, и чёрт с ним. Кому оно нужно?
- Руку оторвёшь, – говорит она, – просто так, чтобы что-то сказать.
- Рот не закроешь – оторву, - напугал, она уже дрожит. – Или тоже стены пачкать собралась? Как эта?
Глазам не надо привыкать к темноте. Они давным-давно к ней привыкли. Как бы отвыкать теперь специально не пришлось. Беллатрикс входит внутрь. Камера такая же, только оконце поменьше. А, может быть, и такое же, какая разница. Стены? А что не так со стенами?
Она подходит ближе. Женский профиль, фас, анфас, полукруглый вырез платья – у неё было когда-то такое же, там, в другой жизни. Бурые линии чёткие, уверенные, рука, проведшая их, не дрожала. Пальцами она касается изображения, пальцами, которые вдруг – почему-то, вот странно, – начинают дрожать так, что она пытается сжать их в кулак и не может. Платье – её, профиль – её, правильные линии носа, скулы, овал лица – её. Она глядит на себя и – не находит сил, чтобы ещё раз притронуться пальцами к бурым линиям засохшей крови на стене. Беллатрикс становится так холодно, как будто это не камера, а ледник. Она со всей силы обхватывает себя непослушными руками и тут видит ещё один рисунок. Дом… или нет, башня над рекой – под крошечными огоньками звёзд. И дата – девяносто пятый год. Беллатрикс срывается с места – и откуда только силы берутся, они всегда берутся в самый идиотский момент, но когда уже совершенно не нужны – и колотит в дверь.
- Руки обобью, сволочь. Не накушалась ещё? Мало? – дверь распахивается стремительно, так, что даже петли успевают только взвизгнуть пронзительно и тут же замолкают.
- Кто здесь был до меня? – пусть он ударит её, она уже привыкла, в конце-то концов, разом больше, разом меньше, что изменится?
- А тебе что за дело? Может, тебя в гостинице поселить, если тут не нравится? – ещё чуть-чуть – и ударит. Из-за неё и таких, как она, находиться рядом с дементорами – ну, что ж, борьба за правое дело, наверное, стоит того, не правда ли?
- Просто скажи. Пожалуйста, - Беллатрикс еле выговаривает последнее слово, но так надо, даже если придётся сейчас ещё говорить "спасибо" и "извините" какому-то грязнокровке.
- Художница какая-то из ваших, только её, в отличие от тебя, Поцелуй завтра ждёт. Всех вас давить надо, как… - он не договаривает и резко закрывает дверь, так, что Беллатрикс еле успевает отдёрнуть руку, догадываясь, что он специально хотел разбить ей пальцы. Ишь ты, сравнения даже не нашёл, мразь аврорская. Пальцы… Маленькие пальцы, испачканные разноцветными красками. Такие холодные в тот вечер Сочельника. А потом такие горячие, дёрнувшиеся от боли, когда серебряное лезвие рассекло плоть. У неё были овальные крошечные ногти и заусенец, который она пыталась отгрызть, когда думала, что никто не видит. Маленькие пальчики, и Беллатрикс тогда подумала ещё, как ей, наверное, сложно было бы взять на рояле октаву…
Дата – тщательно выведенными цифрами. Беллатрикс садится на койку, вздрагивая от холода, и смотрит – долго, пока не наступает ночь и тьма. Чёрная, как чернила, разлившиеся из нечаянно опрокинутой баночки – на рисунок с летом. Чёрная, как они. Блэк – Шварц…


Человек в смешном котелке, в галошах и с зонтиком останавливается перед старинной картиной, которую он купил на сегодняшнем аукционе. Поистине волшебная картина. То есть, в прямом смысле волшебная; маленький человек – маг, и он знает это. Но даже для волшебной картины… Он подходит ближе.
Башня с бойницами, похожая на ту, которая была рядом с его домом в детстве, и они играли там, в разбойников и прятки. За башней река, маленькая, но быстрая, и полуденное летнее солнце в зените – вот что он видел в аукционном зале. А сейчас над зубчатой, местами выщербленной стеной – алмазная россыпь звёзд, и, вот досада, он не может угадать ни одной, никогда не был силён в астрономии.
Человек в котелке медленно протягивает вперёд руку, и плоскость, ограниченная рамой, поддаётся, колеблясь, как вода в озере, как прозрачная мембрана, за которой тот, другой мир. И этот мир вроде бы совсем рядом. Смешной волшебник нерешительно тянется вперёд, а потом резко отскакивает обратно, словно боясь, что чужой мир затянет его целиком, вместе с котелком, галошами и зонтиком. Переведя дух, он разжимает руку. На ладони лежит маленький листок клевера с четырьмя лепестками – надо же, можно загадать желание или, как считают магглы, обрести власть над лепреконом – и с чем-то крошечным и красным на нём. Волшебник извлекает из кармана замшевый футляр, надевает очки в старенькой оправе и подносит листок поближе к глазам, а потом осторожно прикасается пальцем. Крошечная капля крови. А, может быть, всё-таки краски?…
…Тихий ночной ветер пролетает над клеверной поляной и уносится куда-то вдаль, за башню и за реку. Переливаются льдистым блеском на полотне мириады звёзд. И имя одной из них – Беллатрикс…

9.05.2007.

Часть 2 - НАЗАД
НА ГЛАВНУЮ
НА ФАНФИКШН