Жанр: фанфикшн фактически категории РПС (Реал пёрсенс стори) Фандом ГП.
Автор: Мать Метели
Бета: Аlastriona
Пейринг: ОЖП - Беллатрикс Лестранж
Рейтинг: R
Жанр: angst
Саммари: посвящается софандомнику и просто хорошему человеку sschWARzz. Опять же история-рассуждения-не-пойми-что на тему: "Кем бы мы могли быть, если бы были ТАМ и ТОГДА?" Какими путями приходят в ПСы и что может навоображать себе юная девушка, поддавшись рождественскому очарованию тёмной стороны. И почему Беллатрикс Лестранж вышла из Азкабана именно в 1995 году?
История вторая из цикла "Сказочки мамочки Близзард".
Предупреждения: предупреждаю сразу - это очередной глюкЪ мамы Близзард. Я вас предупредила)) Насилие, намёк на фемслэш.
Размер: мини.
Статус: закончен
Дисклаймер: Никакой прибыли не извлекаю. То, что принадлежит J.K.Rowling - то пусть принадлежит J.K.Rowling, а что моё - то моё.
Размещение: предупредите автора.

Они знакомятся под Рождество. После того как Руди несколько дней подряд делает страшно загадочный вид и нарочно хмурит брови, силясь не рассмеяться.
- Ну, что там? Что? – Беллатрикс до жути интересно узнать, что он придумал на этот раз. Тем более, ей так скучно.
- Что-нибудь видишь? – он подводит её к окну. Она начинает вглядываться в заснеженный парк, застывший от мороза, но увы. Парк как парк.
- Вот и я о том же, - Руди не выдерживает и хохочет. – Слишком рано для Санты, не находишь?
Развёл! Она, шутя, ударяет его в плечо и отворачивается якобы с обидой, но с улыбкой на губах.
Утро Сочельника – вот удача – не серое и безжизненное, как обычное зимнее утро: солнце выползает на середину неба, и снег начинает переливаться под его лучами тысячами искр. Беллатрикс даже слышится пение птицы в лесу.
Но стук дверного молотка ей уж явно не чудится. Латунное кольцо дважды ударяет по дереву, и некто снаружи затихает, будто точно уверен, что и двух ударов будет вполне достаточно для того, чтобы его услышали и впустили внутрь.
Беллатрикс настораживается, но только на секунду. Если бы это был… скажем так, кто-то нежеланный, вряд ли он стал бы утруждать себя вознёй с дверным молотком. Но, если подумать, друг стучал бы иначе, а то и вовсе пришёл бы другим способом.
Невнятные голоса в холле – она подавляет в себе желание подойти к двери и прислушаться.
Солнечный луч проникает сквозь окно, и в нём сразу начинает беззвучно кружиться пыль. Странно – зимой, и пыль. Слабый запах яблочного пирога и имбирных пряников – всяких, в виде звёзд и полумесяцев, – они станут есть их вечером, когда совсем стемнеет и зажгутся свечи. Будут просто она, Руди и Рождество. И звёздчатые пряники. И, наверное, печенье с корицей.
- Где ты взяла хроноворот, Беллатрикс? – Руди распахивает дверь. О чём это он? – Позволь представить – мисс Шварц.
Девушка опирается о дверной косяк. Какое эксцентричное платье. Длинные тёмные волосы распущены, щёки бледные – верно, от холода. Прядь волос падает ей на лицо, она одной рукой убирает её, а вторую протягивает Беллатрикс – высоко, словно для поцелуя.
- Какой хроноворот? – сама не зная зачем, невпопад спрашивает Беллатрикс, пожимая тонкие пальцы, такие маленькие даже по сравнению с её изящной рукой. Испачканы чем-то – вот странно!… О, Мерлин! Мисс Шварц! Руди со своей шуткой так некстати – да, она понимает, ему тоже, верно, стало скучно. Так вот кто это!
Модный живописец. Просто сверхмодный, иначе не скажешь. Какой Руди хороший! Как можно не любить его?! Ну, конечно, вот он – сюрприз на Рождество.
Маленькие пальцы, измазанные краской, выскальзывают из её руки.


Вычурное платье ограничивает свободу движений. Так сказала ей подруга. Плевать. Она любит вычурность. Хотя кто сказал, что это вычурность? Что все вообще прицепились к дурацкому слову? Просто это платье – её платье, сшитое на заказ по её рисункам. И оно ей нравится. Ещё нравятся распущенные волосы – как крылья у птицы. И, кто бы что ни говорил, они нисколько не мешают работать… Нет, нет, нет, Мерлин мой! О, нет. Сочельник, Лестранжи и дом за кованой оградой. Она не пойдёт туда, нет, только не сегодня. Это просто немыслимо – ведь уже идёт, ну надо же!
Конечно, идёт, куда она денется. Потому что ей нужны деньги. Да, вот так всё просто. И она рисует – лица, лица, лица, гордых, надменных людей в дорогих одеждах, которые ещё секунда – и, может, шагнут навстречу из позолоченных рам. Шварц рисовала всегда, как правило, обломанным пером на обрывках пергамента. Или на полях учебника по чему-нибудь жутко важному. По этому жутко важному после были отработки; ну, что ж, тогда она возит мокрой тряпкой по полу, любуясь тем, что получилось, или пальцем по пыльным партам, или где-нибудь ещё. Обрывки пергамента валяются везде, и однажды подруга взвизгивает и говорит, что её чуть не схватил за руку придуманный шестиногий зверь с неизвестного острова в неизвестном море пергаментного обрывка, захватанного пальцами. Нет-нет, таким заляпанным он становится уже после, её школьные принадлежности такие же, как у всех, не лучше и не хуже, однако она чётко знает, сколько стоит каждый пергаментный лист и каждое перо. Выше голову, чистая кровь, ты выберешься, даже если приходится есть на завтрак, обед и ужин один ржаной хлеб. Выше голову, потому что кроме ржаного хлеба существуют ещё неоткрытые острова и неназванные звёзды. И всё это можно нарисовать. И она рисует. Она знает, какие там тучи и чем пахнет ветер. Ей интересно всё, но стрелки часов неумолимо бегут, и наступает осознание того, что придётся разделить то, что надо, и то, что хочется. Её картины так хороши, что галлеоны всё чаще и чаще звенят в доселе пустых карманах. Только чистокровные родовитые семьи, ведущие свою историю со времён Мерлина, и никаких грязнокровок: она не может позволить себе такой роскоши - нарисовать нечистокровного. Надменных породистых лиц становится всё больше и больше, её услуги ценятся уже не на вес золота, а гораздо дороже, она берётся за работу только по протекции, но часы тикают, стрелки бегут быстро, очень быстро, так, что и не заметишь. И у неё почти не остаётся времени на волшебные картинки из других миров, на пейзажи неизведанных земель, куда, кажется, можно попасть, просто переступив раму, из-за которой порой дует ветер странствий и долетают брызги шторма ревущих сороковых широт. Потом времени не остаётся вовсе. Шварц надевает шитое на заказ платье, которое курьер с поклоном доставляет ей на дом, дорогую накидку, подбитую мехом, и покупает огромную студию в престижном районе магического Лондона.
Кованая ограда. В дверной молоток – не более двух ударов. Довольно и этого, данное правило она помнит как одну из непреложных истин. Огромный старинный дом, наполненный запахами Рождества. Тяжёлые драпировки, дорогие безделушки и мистер Лестранж, учтиво целующий её руку. Он весел, шутит с женой, которую Шварц ещё толком не разглядела, и говорит что-то, наверное, забавное, про хроноворот.
- Вы любите печенье с корицей? – спрашивает её Беллатрикс Лестранж, слегка сжимая в руке её почему-то вдруг похолодевшие пальцы…


- Голову чуть правее, миссис Лестранж, - Шварц улыбается. – Будьте так добры.
- Просто Беллатрикс, прошу вас, - вот ещё, миссис, подумать только.
- Хорошо, Беллатрикс, - рука чуть вздрагивает. И даже не чуть, но она исправляет огрех, это не страшно.
Миссис Лестранж… Беллатрикс неподвижно сидит перед ней в кресле – старинном, как и всё в доме, с ручками-завитушками. Почему-то только это слово приходит в голову. И с высокой спинкой, как у трона. Хотя что здесь странного, вот если бы она сидела на стуле, или табуретке, или даже банкетке, вот это было бы странно, думает Шварц. Королеве не пристало сидеть на чём-то помимо трона. Как напыщенно, наверное. Она бы улыбнулась, услышав такое от кого-то.
- Скажите что-нибудь, мисс Шварц, - Беллатрикс улыбается уголком губ. Совсем ещё девочка, но сама серьёзность. Короткие резкие штрихи, она так всегда рисует? – Вы всё время молчите?
- Нет. Наверное, нет. - Ну, хоть слово вымолвила.
Тени деревьев перемещаются заметно правее; на небе ни тучки, но день идёт к вечеру. То есть, не просто день, ведь Сочельник же, в самом-то деле!
- Скоро Рождество, мисс Шварц, - Беллатрикс пробует на вкус это новое "мисс Шварц". Странно звучит. Колючее какое-то, как каштан в скорлупе; странно, при чём здесь каштаны, ведь их едят во Франции, а не в Германии. Чёрная. Забавно. Шварц – Блэк.
- Пожалуйста, просто Шварц, - может быть, и самой необычно это слышать. Как твоё имя перекатывается во рту и потом выплёвывается вместе с каким-то чудным "мисс". – Наверное, это утомительно, - это вопрос или утверждение?
- Перерыв, - не терпящим возражений тоном решительно говорит Беллатрикс.
- Пожалуй, - какая милая, когда смущается. А отчего? Щёки порозовели, она, верно, чувствует это и склоняется ниже, чтоб было незаметно.
- Вы милая, - Беллатрикс распрямляет спину и с интересом смотрит, как Шварц снова краснеет. Действительно милая. Такие маленькие пальцы, холодные – наверное, от волнения.
Милая-милая-милая, бьётся в мозгу. Правильные линии лица, волосы убраны с нарочитой небрежностью, но как же она идёт ей, эта небрежность! Ей всё идёт.
Беллатрикс, Беллатрикс, Беллатрикс.
Крошки печенья с корицей на кофейном столике.
Лёгкая улыбка – не надменная, нет, просто улыбка – просто так, для неё, Шварц.
Ну, почему, почему – просто так?
Беллатрикс, Беллатрикс, Беллатрикс.
Локон волос на виске.
Кожа белая-белая, и к ней так и хочется притронуться, но не пальцами.
Может быть, лебединым пером. Или цветком, например розой. Бархатистой, пурпурной, как кровь. Или губами.
Беллатрикс, Беллатрикс, Беллатрикс.
Звон фарфора маленьких чашек. У них такие тонкие стенки, что кажется, будто они – китайские ветряные колокольчики, и серебристо зазвенят, только тронь.
Тень от ресниц, таких же густых и чёрных, как смоляной завиток на виске.
"У вас такие маленькие пальцы…" А они, как всегда, перемазаны в красках – вот досада.
Беллатрикс, Беллатрикс, Беллатрикс.
Грохот упавшего подноса – как взрыв. Домовик не успевает подняться, как его настигает луч Crucio.
К стулу будто приморозило. Сейчас окно распахнётся, и министерская сова… Нет, о чём она? Какая сова?! Это же Непростительное, чёрт возьми! Люди из аврората не будут посылать никаких сов. Они заявятся сами, и немедленно. Вот в эту дверь…
- Шварц! Мисс Шварц! – в тёмных глазах что-то… Насмешка? – Вам налить ещё чаю?
Хорошо, что она взяла чашку без блюдечка, и незаметно, что руки дрожат. Проклятая чашка норовит выскользнуть из рук – невесомая чашка-колокольчик стала вдруг тяжёлой, как свинец. Корица и сахар осыпаются вниз, прямо на платье – щелчок изящных пальцев, и кто-то маленький кладёт ей на колени вышитую салфетку. Вензель с латинской "Эл" – что значит "L", ведь должно быть "B" – Bellatrix? Ах, да, Лестранж…
На каминной полке с хрустальным звоном оживают часы. Насмешливо прищуренные глаза напротив, какой-то разговор, – Шварц даже не может понять смысла – потому что думает о том, что её просто невозможно будет отлепить от стула, и ещё – о Беллатрикс, Беллатрикс, Беллатрикс… Часы между тем отзванивают ещё раз. Полчаса. Стоит тишина, иногда откуда-то доносятся звуки рояля, но дверь по-прежнему закрыта.
- Вы думали, сюда примчится весь аврорат из-за этого Crucio? – спрашивает вдруг Беллатрикс. Шварц не остаётся ничего другого как кивнуть. Ей почему-то жутко стыдно, хотя она ничего такого не сделала. Серебристый смех, как звон льдинок на морозе. И ей становится холодно, будто она вышла на улицу без меховой накидки и стоит, коченея и силясь сдвинуться с места. И не может. А почему?
Шёлковое платье касается её руки, и Беллатрикс опускается на ковёр. Кофейный столик в крошках, она сметает их рукой и облокачивается на полированную поверхность, локтём касаясь колена Шварц. Кажется, что гладкий шёлк обжигает холодом через слой ткани, обтягивающей колени, и от этого Шварц почему-то вдруг бросает в жар, и она краснеет, как раскалённая каминная решётка. Вот проклятье! Только угли помешать осталось, и искры так и полетят.
- Вы боитесь. А чего вы боитесь? – о, Мерлин, как скучно, и это канун праздника, подумать только! – А ведь мы с вами почти однофамильцы, может быть, у нас есть что-то общее? Моя девичья фамилия – Блэк. Вы не знали? – действительно, забавно, Блэк – Шварц.
Шварц качает головой. Ручка чашки удивительно прочная, если не треснула до сих пор, с такой силой она её сжимает.
- Вы приносите боль другим, но и сами вы – часть боли. Вот в чём всё дело, - как она вцепилась в чашку, это будет, пожалуй, действительно интересно. И вовсе не скучно. Ну, что ж, канун Рождества удался.
Подбородком оперевшись на сложенные руки, смотрит – глаза в глаза. Никакой легилименции, нет, зачем? Просто забавно, вот и всё. Совсем ещё девочка, сидит прямо, как учили в школе, и ходит, наверное, так же, шаг в сторону боясь сделать.
- Давай на "ты"? – предлагает Беллатрикс весело. Несколько лет разницы – это не преграда, в конце концов. Почему бы и нет? Никакого моветона.
- Давайте. Давай, - какая улыбка, и снова для неё, Шварц. Как та звезда, Беллатрикс, дай Мерлин памяти, в созвездии Ориона? И глаза – так странно – совсем рядом. Странно и прекрасно. Шварц думает только об этой улыбке, глазах, и об этом локте, касающемся её колена, и она хочет, чтобы волшебный миг не кончался, а тянулся вечно. Ей предложили говорить "ты", ей, трусливой дурочке. Так и останешься маленькой девочкой, да? Знающей, что использование любого из Непростительных – это путь в Азкабан? Потому что они приносят боль и смерть? Тебе вдолбили это в голову, а где твоё собственное мнение? И ты всю жизнь теперь будешь бояться министерских сов, как школьница, из шалости колдовавшая на каникулах? Или ты просто не можешь не бояться, в отличие от Беллатрикс? И этот миг, возможно, никогда не повторится, потому что она… столь прекрасна, столь недосягаема, столь смела…
- Боль – это тоже сила. - Ну что ж, играть так играть, в руке у Беллатрикс появляется серебряный кинжал, лезвие узкое, такое красивое и смертоносное. Она, любуясь, проводит по руке – раз, другой, третий. Кровь стекает на пол и пропитывает пушистый ковёр, расплываясь бесформенными кляксами. Руди не понравилось бы. Ну да ладно, домовик мигом уберёт, стоит только позвать. – Боль и смерть – это всё части одной силы, которая правит миром. Дай руку.

Часть 2 - ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ
НА ГЛАВНУЮ
НА ФАНФИКШН