Жанр: фанфикшн. Фандом ГП.
Автор: Мать Метели (Ядвига Войцеховская)
Бета: ddodo
Пейринг: Фенрир Грейбэк/Луна Лавгуд
Рейтинг: PG-13
Жанр: АУ - и ой, романтиШнаааа))
Краткое содержание: Фенрир и Луна Лавгуд просто читали одну и ту же книжку. Со сказками. И с картинками. Про всякую спящую красавицу, золушку и Рапунцель. История первая из цикла "Сказочки мамочки Близзард".
Старая-старая сказка...
"Я живу в доме на самом краю леса..." ("Десятое королевство")
Раздаётся звук затрещины.
– Ай! – мальчик потирает затылок.
– Влепи ему как следует, – советует Беллатрикс Лестранж. – Будет знать, как издеваться над несчастными существами.
– Ма! А чего они сами? – мальчик пытается призвать к апелляции.
– Так. Все замолчали, – вид у Близзард такой, что он понимает: её лучше не злить.
Наступает тишина. Раздаётся только еле слышное сопение мальчика и рёв шторма под стенами крепости. Ну вот, опять, думает он. Всё нельзя. Когда они уходят – вместе с ними нельзя. Та-ту-и-ров-ку (он запомнил мудрёное слово, которое ему сказал папа), как у мамы на левой руке – тоже нельзя. Мама называет её "наколка", а от тёти Беллы он слышал слова "клеймо" и "Метка". Но что это означает, он не знает, ведь это просто знак их семьи, вот и всё. Значит, теперь и дементоров…
– Рудольфус, – начинает Близзард, и мальчик понимает, что его худшие опасения подтверждаются. – Если ты ещё раз будешь таскать дементоров за балахоны, то я никогда не расскажу тебе ни одной сказки. Даже не проси.
– Мам! – глаза у него округляются. – Как – ни одной?!
– А вот так, – говорит Близзард. "Даже сволочью грязнокровой не обзовёшь", – думает она.
– Слово чести, что я никогда этого больше не сделаю, – тихо говорит Руди.
– Увидим, – спокойно соглашается Близзард. – Помни: ни одной.
– А сейчас? – с надеждой спрашивает Руди.
– Что сейчас? – не понимает она.
– Сказку. Сейчас, – поясняет он. – Ведь я же дал слово чести.
Беллатрикс хохочет.
– Придётся тебе напрячь мозги, Близзард, – еле выговаривает она.
– Очень смешно, Лестранж, – неохотно отвечает Близзард. – А может, тебе?
– Нет, про Женщину в Зелёном я уже слышал, – машет рукой Руди.
Беллатрикс закашливается. Когда она, наконец, обретает способность говорить, то спрашивает:
– Это тебе мама рассказала, Руди? – и свирепо глядит на Близзард.
– Нет, ну ты что, папа, конечно, – простодушно отвечает мальчик.
Женщины переглядываются.
– Надеюсь, он не сказал ребёнку ничего лишнего, – тихо ворчит Близзард, а Беллатрикс непроизвольно пытается натянуть до середины кисти левый рукав.
– Да нет, что ты, – успокаивающе говорит мальчик, а потом обращается к Беллатрикс. – Он сказал, что Женщиной в Зелёном была ты, тётя. И что эта та-ту-и-ров-ка у тебя на руке, – он указывает на синий браслет у неё на запястье, радуясь, что так удачно ввернул умное слово, – это сколько магглов ты завалила просто так, даже без волшебной палочки. Я тобой горжусь, тётя Белла!
С этими словами мальчик подходит и крепко обнимает её. Беллатрикс округлившимися глазами смотрит на Близзард, которая сначала застывает от неожиданности, а потом качает головой и машет рукой. И в самом деле, думает Беллатрикс, глупо не рассуждать о том, о чём они, конечно, не рассуждали бы, живя в Близзард-Холле или Поместье Лестранж. Но ведь на самом деле они живут на острове Азкабан. Скорее всего, это наоборот было бы странно.
– Ладно, Руди, – она понимает, что расчувствовалась, и сверх всякой меры, но… – А что сегодня расскажет мама?
– Ну… – нерешительно начинает Близзард. – Пусть это будет… Сегодня это будет…
– Близзард, – укоризненно говорит Беллатрикс.
– Будет… История о Волке-оборотне и Луне, – наконец, решает она.
– Просто об оборотне и обычной луне? – Руди разочарованно тычет пальцем в тёмное окно, через которое виден расчерченный решёткой на квадраты затянутый тучами кусок неба, с которого льёт, как из ведра, дождь.
– Об Очень Злом Волке-оборотне и Прекрасной Луне, – говорит Близзард.
– А, это о мистере Грейбэке? – радостно спрашивает мальчик.
– Да, о мистере Грейбэке, – начинает раздражаться Близзард. – И если ты будешь меня перебивать… Вы оба, – она свирепо глядит на Беллатрикс, – то я тут же прекращу рассказывать и уйду спать.
– Нет, ма, – Руди испуганно вертит головой и поспешно садится рядом с Беллатрикс. Та устраивается поудобнее, кладёт правую руку на предплечье левой, поглаживая его пальцами – Руди знает, что у них с мамой такая привычка – и готовится слушать.
– Ну, так вот, – начинает Близзард. – Давным-давно, в незапамятные времена…
– Ма! – перебивает Руди и укоризненно глядит на неё.
– Что ещё?! – восклицает она, чувствуя, что следующим её словом будет Crucio.
– Ты неправильно начинаешь! – возмущённо говорит он. – Это не настоящая сказка!
– Что значит, не настоящая?! – рявкает Близзард.
– Так начинаются только идиотские сказки, которых по правде не было, – поясняет мальчик. – А ты сказала, что история про мистера Грейбэка. Ведь он же есть. По правде.
Близзард в недоумении хмурится. Беллатрикс фыркает:
– Против логики не попрёшь, – говорит она.
– Ладно, – тон Близзард не предвещает ничего хорошего. – Тогда слушайте. Был точно такой же сраный, долбаный и отстойный день, как сейчас…
Беллатрикс закуривает, они с Руди придвигаются поближе друг к другу и начинают слушать…
…Отстойный день. Дует ветер, промозглый, как осенью. Фенрир ёжится на бегу, но не останавливается. Все мальчишки давно уже на дороге, ведущей в деревню, смотрят на цыганский табор. Фенрир отсюда видит крыши кибиток, мерно колыхающиеся в такт лошадиной поступи.
Цыганки такие красивые, прямо как из книжки со сказками. У них на шее по несколько ожерелий, на руках браслеты. Они жутко богатые, сразу видать. И, наверное… – Фенрир не успевает додумать, как его отвлекает чей-то голос:
– Смотрите, ведьма! – он начинает вертеть головой – посмотреть на ведьму он хочет тоже.
Брезент на одной из кибиток откинут, и в ней, покачиваясь и прикрыв глаза, сидит старуха. Страшная-престрашная, думает Фенрир. Нос, как кочерга. И впрямь, ведьма.
– Бабушка, а ты нас не съешь? – мальчишки бегут следом. Фенрир срывается с места и присоединяется к ребячьей стае. – А кого ты больше любишь – мальчиков или девочек? А ты уже обедала? – кричат, кто во что горазд.
Ветер усиливается, начинает моросить дождь. На горизонте вспыхивает далёкая зарница.
– Ведьма! – громче всех орёт Фенрир. Старуха поднимает тощую руку и грозит ему кулаком. Ух, страшная какая! Волосы, как пакля, что у сапожника. И чего уставилась? Все кричат, а она только на него смотрит, и так не по себе от этого, что ноги вязнут в сухой ещё пока дорожной пыли. Небось, колдует. Он ей покажет, как глазищами зыркать. Фенрир берёт с земли камень и с силой запускает в страшную старуху. Но в этот момент раздаётся удар грома, и выходит осечка – камень с глухим шлепком ударяется о борт кибитки. Вот тебе и раз, думает Фенрир. – Наверное, и сглазила. Старуха шевелит губами, и тут с неба обрушивается холодная стена дождя. Мальчишки разом вскрикивают и наперегонки мчатся по домам.
Вечер наступает незаметно. Погода резко портится, после долгой жары наступает прямо-таки осенний холод. Но Фенриру не важно, какая погода, он лезет и достаёт из заветного места книгу с картинками.
Эта книга – самое ценное, что у него есть. Там такие картинки, что можно глядеть часами, не отрываясь. И такие истории – то смех разбирает, а то от страха трясёшься, особенно, если за окном уже сумерки.
Дождь льёт, как из ведра. С улицы доносится равномерный шум – шорох капель по листьям, по крыше, по стёклам – в который вдруг вплетается стук в ворота.
– Кто это там барабанит? – спрашивает отец.
Фенрир встаёт, аккуратно кладёт книгу, чтобы, не дай Господь, не упала – иначе не сносить ему головы – и идёт к окнам.
– Цыгане, батюшка, – удивлённо говорит он.
– Гони их в шею, – злобно говорит отец. – Не сахарные, не растают.
Фенрир послушно направляется к воротам. Брёвна частокола и доски калитки, с которых слезла краска, от дождя отсырели и набухли. Наверное, по этой же причине обычно скрипучая дверь открывается без единого звука. За ней стоит старый цыган с серьгой в ухе, мокрые волосы из седых превратились в почти чёрные.
– Хозяин… – он осекается, увидев, кто перед ним. – Нам на сеновал бы, на одну ночку.
– Отец гнать велел, – Фенрир опускает глаза.
– В такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выгонит, – говорит цыган. – Все мы – создания Божьи – и собаки, и люди. Так ведь, мальчик?
– Ты что ж калитку распахнул, паршивец? – крепкая рука хватает Фенрира сзади и отшвыривает прочь. – Вон пошли отсюда, бродяги! – говорит отец, и дверь с силой захлопывается.
Фенрир пятится назад.
– Тебе что велено было? – отец надвигается на него, как гора.
– Простите, батюшка, – он по опыту знает, что, если спорить – будет только хуже.
– Тебе велено было гнать в шею, а что ты? – отец замахивается розгой. Фенрир сжимается, зажмуривается и кое-как нащупывает дверную ручку. Розга успевает только просвистеть рядом с ним, потому что щель в калитке уже позволяет протиснуться на улицу, и Фенрир, увернувшись от оторопевшего отца, выбегает вон.
Узенький мостик через канаву, прибитая дождём дорожная пыль, а там… Фенрир с разгону чуть не врезается в цыганскую кибитку, которая стоит на дороге. Мокрый брезент посерел от дождя, лошадь стоит, уныло повесив голову, а на деревянной спице высокого, окованного железом, колеса сидит та самая старуха. Фенрир пятится, спотыкается и чуть не падает. "Ведьма", – сами собой произносят его губы – хорошо, что шёпотом. Но она, однако, слышит, или догадывается.
– Ну, что пришёл? – Фенриру почему-то кажется, что даже массивные золотые кольца в её ушах раскачиваются угрожающе. – Может, ещё и погадать попросишь?
Из-за старухи неслышно выходит собака – большая-большая и вся серая, только глаза сверкают на мокрой от дождя морде – не то жёлтые, не то зелёные. Что собака, что старуха – вот страшенные-то!
– Ну, что встал столбом? – спрашивает она.
– По… погадай, – непременно трусом прослывёт, ежели кто из мальчишек увидит, как он испугался.
Собака делает шаг к нему, он вздрагивает и позорно отступает. Жёлтые глаза вспыхивают, как свечки, псина оборачивается на хозяйку. Та в свою очередь отводит от Фенрира свои глазищи и смотрит на неё, а потом кивает – и непонятно, кому – то ли ему, то ли собаке.
– Он говорит, что ты будешь любить только луну, – неожиданно говорит она низким голосом, словно каркает.
Вот ворона старая! Зря всё ж таки он в неё камнем не попал, эх, зря! Глаза старухи сверкают. Фенриру вдруг делается так страшно, что он не выдерживает, срывается с места и во весь дух бежит обратно к калитке.
Тишина, только дождь шумит. И всё вроде бы так, да не так – ну, кроме того, что во дворе его поджидает разъярённый отец с розгой в руке. Что розги по сравнению с ведьмой? К ним ему не привыкать. Фенрир пытается сообразить, что произошло. Ну и что, что любить луну? Луна – это хорошо. В той книжке с картинками, его любимой, где есть сказки и про злую мачеху, и про спящую красавицу, и та, что больше всего ему нравится – про Рапунцель, есть и картинка, где она нарисована. Это женщина с длинными светлыми волосами в синем платье, таком волшебном, что никто не усомнится, что она и сама волшебница. Она сидит в башне, где её заточила злая ведьма, и прядёт на прялке тонкую лунную нить. А луна висит над башней, выглядывая из-за облаков. Если он будет любить только её, что ж тут плохого, думает Фенрир. Может, когда-нибудь ему суждено найти эту башню и спасти прекрасную принцессу в синем платье от злой ведьмы? Но у отца он спрашивать не будет, тем более что тот уже пришёл в себя и от души врезал ему по ногам. Фенрир взвизгивает и бежит в дом.
Бабушка живёт за лесом, совсем, как в сказке. Фенрир болезненно морщится – совсем, да не совсем. Зад, по которому прошлись отцовские розги, ноет и саднит. Фенрир пытается выгнуться и посмотреть, что там, но не получается. Он прикладывает ладони к больному месту – на секунду, а вдруг полегчает – потом пальцами аккуратно отодвигает от кожи холщовую ткань штанов, чтоб не задевала, и, вздохнув, идёт дальше.
Закатное солнце, яркое после дождя, словно умытое, проглядывает сквозь стволы деревьев. Где-то вверху редко-редко перекликаются птицы, словно проверяя, всё ли в порядке. "Ты тут?" – "Да, я тут".
Еле различимая тропинка огибает огромный дуб, и, когда Фенрир проходит мимо, прямо перед ним падает маленький жёлудь. Ого, да их тут полно! Фенрир нагибается, поморщившись от боли – штаны натягиваются, и шершавая материя елозит по кровоточащим рубцам – и поднимает жёлудь. Это мальчик-с-пальчик. Фенрир вертит жёлудь и так, и сяк, пальцем проводя по блестящим твёрдым бокам, трогает шершавую шапочку. Ну, конечно, мальчик-с-пальчик. Он садится в удобную ямку между корней дуба, охнув от боли, но тут же забывает обо всём, потому что видит, где, должно быть, живёт мальчик-с-пальчик – маленькая норка-домик между резными дубовыми листьями, нападавшими сюда ещё прошлой осенью.
В лесу темнеет. Птиц уже не слышно, и тропинка почти исчезает в подкравшихся сумерках. Фенрир набирает полные карманы желудей, неохотно встаёт и идёт дальше. У бабушки он хотя бы поужинает, а потом можно будет вынуть всё это богатство и снова трогать пальцами чистенькие зелёные бока.
До бабушкиного дома совсем недалеко, Фенрир уже чувствует запах печного дыма и свежего хлеба. Он хочет преодолеть оставшийся путь бегом, как вдруг видит впереди серую тень. Здоровущая собака или волк с мерцающими жёлтым огнём глазами стоит прямо на тропинке. Как в сказке о Красной Шапочке, думает Фенрир. Но это, конечно, сказка, откуда тут взяться волку? Псина похожа на собаку той старухи. Но думать про волка гораздо интереснее. Он подходит поближе. Надо же, и не убегает. Но ведь у него нет ни масла, ни пирожков. Фенрир начинает бояться по-настоящему.
– Собачка, собачка, – опасливо говорит он, останавливаясь и протягивая руку, в которой так и зажат злополучный жёлудь. Может быть, волк любит жёлуди?
Он не видит того момента, когда волк срывается с места и мгновенно оказывается рядом с ним.
– Ой! – отчего это он крикнул, думает Фенрир. Жёлудь падает в траву. "За рубаху попадёт", – тут же приходит в его голову мысль, и он хватается за разорванный рукав. На коже кровоточащие полосы от зубов, он видит их прежде, чем приходит боль. "Может быть, бабушка зашьёт, чтоб не выдрали?" – размышляет он, разглядывая руку. А к боли он привычный, а то бы разревелся.
Дрожащими пальцами пытается соединить края разорванной ткани, словно надеясь, что она по волшебству срастётся, а потом оглядывается. На тропике он один. Сквозь листья проглядывает только что взошедшая луна, но волка или собаки не видать. Кусты и деревья застыли в безмолвии, не слышно даже стрёкота сверчков.
