Откровение, глава 6

И я видел, что Агнец снял первую из семи печатей, и я услышал одно из четырех животных, говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри.

Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить.

И когда Он снял вторую печать, я слышал второе животное, говорящее: иди и смотри.

И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нем дано взять мир с земли и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч.

И когда Он снял третью печать, я слышал третье животное, говорящее: иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей.

И слышал я голос посреди четырех животных, говорящий: хиникс пшеницы за динарий и три хиникса ячменя за динарии; елея же и вина не повреждай.

И когда Он снял четвертую печать, я слышал голос четвертого животного, говорящий: иди и смотри.

И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя смерть; и ад следовал за ним, и дана ему власть над четвертою частью земли – умерщвлять мечем и голодом, и мором и зверями земными...





Мимо проносились сосны, дорожные развязки-восьмёрки, треугольники, сделанные из травы, и снова сосны... наша компашка с полным отвалом башки сегодня кровь из носу должна была появиться в некоем зачуханном баре за пару сотен километров от столицы. Компашка стихийно составилась из меня и Соловьёва – по причине моей природной лени, очередного затмения, кстати, уже третьего за отчётный период, а также, потому, что соловьёвская шестёрка ещё была жива. На календаре вроде как обнаруживалась середина лета, лил дождь – и лень вставала в полный рост. На особенно мерзком ухабе я немного взбодрилась, потому что со всей дури треснулась мордой о стекло.
Соловьёв и его старушка составляли героический тандем; во все времена она исправно увозила его в любой стадии опьянения, из любой точки, горячей или не очень, и, что не менее важно, – всегда исправно довозила до дома. Ещё она не имела привычки капризничать, если впереди маячило болото, окопы, радиоактивная пустыня, или попадались стрёмные пассажиры вроде меня, с кривыми руками и протекторами, вечно забитыми грязью из придорожной канавы.
Я попыталась скрасить время какой-нибудь романтической мыслёй о "дороге вникуда, не имеющей конца, бла-бла-бла", только это было бы фуфлом чистой воды, и мой порыв завял на корню. Дорога была очень даже куда: на своих четырёх лысых колёсах мы ни шатко, ни валко двигались прочь от города.
Наконец, сосны кончились, и вынырнуло поле. На краю дороги стояла разрисованная доска и совершенно неприлично для такого дубака зазывала на "холодное пиво".
– Бар "Весёлые Титьки", – мрачно процитировал Соловьёв, своими познаниями Тарантино приводя меня в благоговейный трепет.
Старушка миновала ещё пару сотен метров.
– "Альбион", – мрачно прочитала я над входом.
Он просто не мог оказаться ничем другим – и без разницы, что в этой жопе мира ни единый человек не представлял себе, что вообще такое этот Альбион и с чем его едят. Я сильно подозревала, что бар обозвали так только с одной целью: в ноль уделать владельцев заведения с плебейским названием "Куры-гриль", расположенного на пару километров дальше по трассе.
Менялись времена, менялись страны, только "Альбион" был вечен и неприступен, как скала. На сей раз он волшебным образом переместился из канадской глуши на середину трассы "Москва – что-то-там-ещё-на-другом-конце-отчизны" на манер Кочующего Красного Дома.
Шестёрка взвизгнула стёртыми покрышками и чуть не влипла носом в джип, нависший над местной лужей. Соловьёв заглушил мотор и упёрся в джип ненавидящим взглядом.
По трассе прогрохотал трейлер, судя по осадке, пустой.
– Мимо, – конечно, тут же сказал Соловьёв.
– Мимо, – подтвердила я, радуясь, что он отвлёкся. – Или ты жаждешь сверхурочных?
Определённо, мимо. С баблом правильнее всего было разогнаться и с ветерком шпарить до дому, до хаты, – и не оглядываться даже под страхом недержания, гаишной мигалки или вторжения пришельцев.
Соловьёв хмыкнул и с такой силой шваркнул дверцей, что раздался скрежет. Мне тут же вспомнились наклейки в маршрутках на тему нежных взаимоотношений борзых пассажиров с водительской монтировкой. Никогда не понимала, на кой чёрт лепить эти наклейки, если не подразумевается, что за каждый ебок дверью пассажир непременно получит промеж рогов.
Старушка вздрогнула и накренилась на бок, вызвав мой неподдельный интерес. Мне было наплевать, как поедет назад сам Соловьёв и поедет ли вообще – но мне точно было не наплевать, как поеду назад я.
– Нет, – важно сказал Соловьёв, демонстративно запихивая поглубже в багажник брезентовый чехол и извлекая из кармана футляр с очками. – Никаких сверхурочных.
В чехле хранилась СВД. С Соловьёвым в комплекте всегда было либо одно, либо другое: либо СВД – либо извини, подвинься. То бишь, очки.
Явление Соловьёва в очках гарантировало мирные сводки из горячих точек и тихие смены у дежурных по отделам и парамедиков. Если наблюдать издали, явление гарантировало хохму, потому что кому-нибудь постоянно приспичивало перевести инвалидушку через дорогу.
– Это не по правилам, – для приличия уличила я.
– За ту страну я повоевал, а за эту – извини, подвинься, – естественно, сказал Соловьёв. Эту проклятую фразу я слышала от него чёрт знает в какой раз.
– Не заводись, – предупредила я.
– И не думаю, – сказал он. – И – это была бы сделка.
– Так ведь тебе и предложили сделку, разве нет? – невинно спросила я.
Соловьёв вечно принимался бубнить на эту тему. Его постоянно норовили перевести через улицу, зато потом он брал свинцовые орехи пуль и вкладывал их, словно рукой – иногда точно в цель. А иногда – мимо... Но в этом ведь и заключалась сделка.
– Не понимаю, почему бы тебе хоть раз просто не признать, что ты не можешь? – всё-таки брякнула я. – И, да, извини – это попытка поддержания беседы и сеанс психологической разгрузки.
– Не могу что именно? – мрачно поинтересовался он.
– Повоевать. Если тебе угодно, чтобы я выразилась твоими словами, – пояснила я. – Можно подумать, за тобой следом бежит военком и уговаривает не проходить мимо.
Повоевать мог человек, если был относительно здоров и годен к. Война не воевала, она просто была. Она – то есть, он – обязан был приходить и делать своё чёрное дело.
"Альбион" существовал всегда. Соловьёв тоже заводился всегда, и быстро переводил разговор на другую тему. Вот это как раз было самое что ни на есть правило.
– Кто бы говорил о правилах! – тут же вскинулся он, как бык, внезапно увидевший красную тряпку. – По правилам ты должна шариться по стране в каком-нибудь джипе или роллс-ройсе и мерзким голосом нудно вопрошать "чi е чума у домi?" Какого хрена вместо всего этого ты молчишь, как рыба, и голосуешь на обочине? Ты решила заделаться бомжем?
Господи Боже! Если бы я стала заниматься такой шляпой, меня точно сдали бы в первую же попавшуюся дурку. Чтобы предсказать этот результат, не надо было раскидывать Таро или возиться с кофейной гущей; для этого не надо было даже быть теми, кем мы, собственно, и были. В наше время никого не проймёшь подобной хренью, в общем-то, как и видом джипа, и потому теперь Чума таскалась по свету на своих двоих. Благо, никто не требовал с меня этих дурацких завываний в обязательном порядке. Соловьёв мог сколько угодно долдонить о правилах – правила остались в средневековье, а сейчас в цене была вольная импровизация. Нет, я не страдала фигнёй и сама не искала ни работу – ни проблем на свою задницу. Честно говоря, я вообще не знала, как это делается: так получалось, что все вышеозначенные дела приплывали ко мне сами собой. Хотя по правилам мне полагалось заниматься именно этим – и до кучи периодически орать всякую чушь, принятую на вооружение ещё при короле Артуре.
– Будет совсем круто, если ты начнёшь совершать вояжи в компании стаи крыс, – поддел Соловьёв. – Почему бы тебе тогда уж не обзавестись крысиным цирком? Только представь, ты совместишь приятное с полезным. Покажешь чудеса дрессуры и огребёшь больше бабла, чем сможешь потратить.
– Очень смешно. По-твоему, я похожа на Гаммельнского Крысолова? – спросила я и с шумом захлопнула за собой дверь.
В баре было накурено, тепло и сухо.
– Дудку продай? – вдруг простонал мне кто-то в самое ухо.
– Какую дудку? – ошалело спросила я.
– Ну, на дудочке играл, крыса шёл, шёл и утонул. Полезный штука, факт, – веско сказал этот кто-то и прищёлкнул языком.
– Продаст, – мгновенно сориентировался Соловьёв, давая мне в бок тычка. Я прикусила язык и временно захлопнулась.
Ядрёный помидор! Этому кому-то с именем Джафар, пузом и ключами от джипа на краю лужи я несколько лет безуспешно пыталась впарить хоть что-нибудь. Впарить не удавалось, хотя Джафар грёб под себя всё ещё со времён Волшебной Лампы. Я чёрной завистью завидовала Соловьёву, у которого тот выклянчивал винтовку, впрочем, безуспешно, и даже очки, видать, твёрдо уверовав, что в них заключается какая-нибудь немереная волшебная сила. Я была бы просто до урачки счастлива, если бы мне удалось вдуть ему какую-нибудь полную хрень типа пары старых носков или подшивки газеты "Заря коммунизма".
– А когда продашь? – тут же спросил Джафар.
– Попозже, – легкомысленно решил за меня Соловьёв.
– Эээ... – начала я – и тут же огребла пинок в голень.
– Понятия не имею, на что был похож Гаммельнский Крысолов, – Соловьёв пожал плечами. – Кроме того, только представь, что было бы, если бы все вдруг резко стали похожи на то, чем они на самом деле являются?
Да уж: никто не требовал от меня быть полуразложившимся трупом. Никто пинками не заставлял Соловьёва менять фамилию на что-то угрожающее, не призывал хотя бы вставить, наконец, контактные линзы и ходить, держа наперевес ядерную боеголовку или косу. Зато никому не пришло в голову также подумать, по вкусу ли мне придётся ездить автостопом. И ещё, чёрт возьми, я знала, кому с транспортом подфартило явно больше меня.
– Ничего не было бы, – сказала я. – Если бы все вдруг резко стали выглядеть так, как должны. Ты ведь смотрел "Люди в чёрном".
– Ну да. Современная масс-культура, мульти-медиа и прочая дребедень, – он признал неоспоримый факт. – Монстрами никого не удивишь. Скоро дети начнут просить спецом завести им Бугимена, потому что им скучно спать одним в тёмной комнате. В итоге Бугимены исчезнут, как вид, потому что будут подчистую расчленены и растворены в серной кислоте.
– Насрать на Бугименов. Ладно, фиг с ним, с роллс-ройсом, – встрепенулась я, вспомнив про больное место. – Но где, чёрт подери, моя лошадь?!
– Продай, а? – ни к селу, ни к городу прицепился Джафар.
– Цыц, – отрезал Соловьёв. – Вон у него твоя лошадь. Расчленил и сожрал.
Судя по всему, мысли о расчленении пробуждали в соловьёвской голове какие-то нездоровые инстинкты.
– Лошадь хочешь, да? – тут же спросил Джафар. – Давай, ты мне дудку, я тебе лошадь. Будет лошадь. Хорошая.
Этот цирк повторялся каждый год. Иногда даже несколько раз за отчётный период – например, если ненароком случалось затмение, парад планет, комета или ещё какая-нибудь эпохальная чушь. По правилам именно к этой чуши должен был быть приурочен мор, голод, очередная война – или, собственно, наш общий финальный аккорд – Апокалипсис.
До Апокалипсиса дело так и не дошло – именно потому, что все посиделки только начинались обменом новостями, а заканчивались больной головой. Из моей памяти ещё не испарился год, когда чёртовых комет было аж три штуки. Это просто обязано было закончиться хоть чем-то – но на поверку вышел пшик.
– Задрал в корень, – под нос проворчал Соловьёв.
Под окнами остановилось что-то, смахивающее на тентованный "Урал", только больше. Мягко хлопнула дверь, впуская сырость, облако синеватой гари с запахом соляры – и Мастера Игрушек.
Из соловьёвской головы мигом испарились Бугимены, из моей – размышления на тему преимущества личной лошади перед автостопом, а вот что испарилось у Джафара, не знал, похоже, даже он сам.
– Затмение? – оптимистично спросил игрушечный мастер. В руках у него болтались две марионетки, тёмные и покрытые какими-то хлопьями, точно он только что вытащил их из печки и даже не удосужился отскрести сажу.
Мы кивнули.
– Что на сей раз? – подколол Соловьёв. – Землетрясение? Чечня? Пришельцы? Или фаны Гарри Поттера в припадке чувств перемочат фанов Спайдермена, своих близких и членов враждебных форумов – и этой хренью мы и ограничимся?
– Посмотрим, – жизнерадостно сказал мастер.
– Меньше надо было возиться с чёрными куклами, – замогильным голосом завёл Соловьёв, который всех подозревал в отрыве колпака. Он просто обожал побурчать на эту тему: нет, ему явно следовало посетить психоаналитика, хотя бы разок – правда, я совсем не была уверена, что после этого психоаналитика не увезли бы в комнату с мягкими стенами. – Сначала чёрные куклы, потом Чаки и его дети, потом Адские Головоломки Только Для Аутистов – и досвидос... Что на сей раз? "Катюша", вестимо?
Нечто с брезентовым кунгом, стоящее под окнами, видать, никак не давало покоя его профессиональной чести.
Окружающие прислушались.
– Салют. Седьмое Ноября скоро, – громко сообщил игрушечный мастер, нимало не задумываясь о том, что до Седьмого Ноября, как до Парижа раком.
Однако салют проканал.
– И? – коварно спросила я, ожидая продолжения.
– Солнцевские против Ореховских. Одни хотят установку ГРАД, другие тоже хотят установку ГРАД, но первые оказались первее, – радостно сказал игрушечный мастер. – Представляете?!
Мы представляли.
– Вот и пусть играют, – игрушечный мастер двинул свои обугленные марионетки навстречу друг другу. Они стукнулись лбами, раздался звук, будто грохнулась вязанка дров. – Девиз нашей фирмы: для больших мальчиков – большие игрушки. Представляете, да?! Бомба сезона!
– Продай, а? – тут же жалобно сказал Джафар.
– Чего продать? – живо заинтересовался игрушечный мастер. – Чёрных кукол?
– ГРАААД, – обиделся Джафар.
– Зачем тебе ГРАД? – удивился мастер. – Чёрные куклы – вот это вещь! Девиз нашей фирмы: купите наши куклы – и ваши куклы... то есть... Ну, ты понял.
– Не хочу куклы, – сказал Джафар и отвернулся.

ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ
НА ГЛАВНУЮ
НА СТРАНИЦУ КРУПНОЙ ПРОЗЫ